Самые интересные отрывки из паблик-тока Евгения Рабкина в «Гараже»

Главред издания об альтернативной моде StyleZeitgeist журналист Евгений Рабкин приехал в Москву и в один из вечеров вместе с шеф-редактором The Blueprint Юлией Выдолоб обсудил состояние модной критики, концептуальность моды и что такое современная мода в принципе. Публикуем несколько отрывков из паблик-тока, состоявшегося в образовательном центре «Гаража».

Как мода превратилась в стиль

1

Сейчас каждый человек по-своему отвечает на вопрос «Что такое мода?». В 80–90-х ответ на вопрос «Что такое мода?» был довольно прямой. Мода — это была дизайнерская мода, мода на подиуме. Модой занимался человек, который получил образование дизайнера. Сейчас в основном моду определяют так, как раньше — стиль. Стиль — это как ты одеваешься, как ты сочетаешь разные вещи и что ты об этом думаешь. И стиль может быть всем. Так и мода сейчас — это всё. Chanel — это мода. Nike — это мода. H&M — это мода. Brunello Cucinelli — тоже мода. Мода всегда была cool, пока до нее не добрались маркетологи. Маркетологи сказали: «А, cool? Ну хорошо, cool продается, и, значит, мы можем продавать что угодно — нужно просто публику убедить, что это cool».

Нужно ли разбираться в моде?

2

Раньше аудитория моды была узкая, и дизайнеры работали на эту публику. А теперь она очень расширилась. Я считаю, что это не обязательно позитивное развитие событий. Мне кажется, эта огромная масса людей, которая стала поклонниками моды, не особенно в ней разбирается. Это прекрасно для маркетологов, для продавцов. И постмодернизм тоже прекрасен для продаж, потому что раз тебе говорят: «Ты сам себе решай» — значит, всё мода, и всё можно продавать. Постмодернизм очень хорош для капитализма. Да, если ты хочешь пойти в магазин и напялить на себя все что угодно, пожалуйста, никто не запрещает. Но когда модная публика не разбирается в моде — мне кажется, это обедняет моду. Потому что, если человек не разбирается в моде, ему можно продавать все что угодно. И хорошим дизайнерам тяжело пробиваться. Что мы видим сейчас? Канье Уэст продает свои Yeezy, а Рианна продает свои Fenty x Puma. Все ринулись в моду. И эти селебрити настолько забивают собой информационное поле, что хорошим дизайнерам, которым и деньги нужны, и энергия, и огромное количество поддержки, намного тяжелее сейчас, чем раньше.

Fenty ✕ Puma by Rihanna, весна-лето 2018

Расцвет концептуальной моды

3

Для меня золотой век моды — 80, 90-е, нулевые годы, когда концептуальная авангардная мода была развита очень сильно. Дизайнеры себя чувствовали свежо, потому что они только что вырвались из буржуазной системы моды — «диоровской» и даже «ив-сен-лорановской» (ну можно поспорить), «шанелевской». Мода присоединилась к культуре, и это было очень мощное движение, начиняя с Вивьен Вествуд и Готье и заканчивая Comme des Garçons, Йоджи Ямамото, «антверпенской шестеркой», Margiela и Helmut Lang. Мода была замешана на музыке, искусстве, и не в маркетинговых целях. Публика тоже была концептуальной. Те, кто носил Comme des Garçons, Йоджи, кто носил Ann Demeulemeester, — это были сами художники, владельцы галерей, архитекторы. Это было утонченно, интересно. Сейчас минимализм, детали, текстура никому не нужны, потому что это плохо выглядит в инстаграме.

Ann Demeulemeester, весна-лето 1997

Maison Martin Margiela, весна-лето 1996

Maison Martin Margiela, осень-зима 1996

Vivienne Westwood, осень-зима 2004

О концепции в моде

4

Для меня концепция должна быть вложена в саму вещь. Недостаточно написать слоган на худи и сказать: «Вот! Мы концептуальные дизайнеры». Возьмем, например, то, как мода говорит о политике. Хуссейн Чалаян делал платья с принтами о турецко-греческой войне за Кипр, потому что Чалаян с Кипра. Это было очень красиво сделано — маленький принт по всему платью, и к принту нужно было присмотреться и понять, потому что издалека он был немного похож на Иеронима Босха. Сравните это с глупой диоровской футболкой, которую сделала Мария-Грация Кьюри, на которой написано We Should All Be Feminists и которую она продает богатым женщинам за 700 долларов. Мне кажется, это очень яркий пример. Один пример — концептуальный дизайн. Второй — ну мы ляпнули на футболку слоган, можем продавать.

Dior, весна-лето 2017

Что случилось с критикой моды

5

Почему я вообще пошел в модную журналистику? Когда я был студентом в университете, я читал очень много журналов. И я никак не мог понять, почему самые интересные статьи ни в Vogue, ни даже в i-D, и вообще не в журналах моды, а в New Yorker, New York Times, в медиа, которые независимы от рекламодателей. Эта проблема усугубляется с каждым годом. Мода в принципе довольно узкая область, где все друг друга знают. Если не все, то многие. Чтобы написать хорошую статью, тебе должны доверять. И если тебе не доверяют, то тебя просто не допустят к дизайнерам. Поэтому журналисты, которым нужен доступ к дизайнерам, должны идти на компромисс. Они должны обещать, что ничего плохого не скажут. Ведь если появится критическая статья, тебя могут больше не пустить на показ, например. Или твоему изданию не дадут рекламу. В 90-х, когда Armani сделали в Гуггенхайме выставку, был фурор, это была одна из первых модных выставок. Это, по-моему, была единственная модная выставка в Гуггенхайме. New York Times написали критическую статью: «Что Giorgio Armani делает в Гуггенхайме? Все это было куплено». А Armani на полгода или больше перестали давать рекламу в New York Times. И New York Times сказал: «Да пожалуйста». Мало кто из журналов может себе это позволить.

Мне очень повезло. Когда я пишу отзывы о шоу, я пишу иногда негативные отзывы о дизайнерах, с которыми мы в принципе в дружеских отношениях. И они понимают, что я фанат моды, я критикую с конструктивной точки зрения. Дизайнеры, у которых очень большое и хрупкое эго, забывают, что у критики есть позитивная сторона. Критик тебе говорит: «Мне не нравится вот это. Посмотрите, пожалуйста, сами внимательно, что вы можете улучшить, чего вам не хватает». Но это становится сложнее и сложнее.

О Гоше Рубчинском

6

Я не согласен с тем, что Гоша хороший дизайнер. Но что мне импонирует в Гоше — пожалуй, единственное — что на его сторителлинг купились хипстеры в Лондоне, хипстеры в Лос-Анджелесе, хипстеры в Токио. Мне нравится этот культурный обмен между молодежью разных стран, потому что в то время, как политика нас разъединяет, эти культурные движения объединяют нас снова. Я сейчас разговариваю с людьми в Лондоне, в Токио, В Лос-Анджелесе, в Нью-Йорке, и им интересно это. Пускай для них это экзотика, пускай для них кириллица — это новый кандзи, пускай. Им интересно, и они хотят знать больше и сблизиться. В этом заслуга Рубчинского, я считаю.

О Рике Оуэнсе

7

Рик — это самый анитбуржуазный дизайнер на сегодняшний день. Я его за это люблю. И он, кстати, делает все очень умно. Если ты показываешь на подиуме пенисы, ты как модный дизайнер попадаешь на BBC. А если ты их не показываешь и ты независимый дизайнер, ты не попадаешь на BBC. При всей гендерной риторике и феминизме многое остается на своих местах. И Рик решил, почему нельзя? Почему женские половые органы принято показывать даже в кино, а мужские нет? Сейчас я вам сделаю. Рик — один из немногих гениев-шоуменов после Маккуина. Ему не нужно 5 миллионов долларов на показ, как Chanel. Да, они могут построить пляж, супермаркет, но когда Рик обнажает пенисы — это намного круче, намного интереснее. Или когда он сейчас взял и построил Вавилонскую башню. Представляете, он приходит в Palais de Tokyo и говорит: «Вы знаете, я хочу построить башню посередине Palais de Tokyo и поджечь её». Когда он соорудил строительные леса для мужского показа там же, для меня это было намного интереснее, чем какой-нибудь Dior, который закажет 300 тысяч роз. Я надеюсь, что его шоу будут продолжаться в том же направлении.

Rick Owens, осень-зима 2015

Rick Owens, весна-лето 2019

О Валентине Юдашкине

8

Я обожаю Валентина Юдашкина. Я шучу. Я должен рассказать это. Я приезжаю из Парижа один раз, звонит мне мама и спрашивает: «Ты был на показе Юдашкина?» Я говорю: «Не был». Она говорит: «А я смотрела по телевизору. Так красиво!» Я говорю: «Мам, у меня вторая линия».