Blueprint
T

Уймись, Меркуцио!

фото:

Арт-директор:

Продюсер:

интервью:

текст:

Видео:

Наташа Покровская и Карина Житкова

Лиза Колосова

Макс Кузин

Александр Перепелкин

полина садовникова

ВАСИЛИЙ НЕФЕДКИН

24 марта объявили нового худрука балетной труппы МАМТ: им стал танцовщик, хореограф и герой The Blueprint 100 Максим Севагин. За полгода до этого в театре c аншлагом прошла премьера его первой полномасштабной постановки — радикально обновленного балета «Ромео и Джульетта» на музыку Сергея Прокофьева. Это еще и первый балет в портфолио режиссера Константина Богомолова. The Blueprint увидел постановку одним из первых и зафиксировал ее важные этапы: репетиции, примерку костюмов Игоря Чапурина и, наконец, предпремьерное волнение и убежденность Севагина — в нашем видео-интервью.


{"points":[{"id":1,"properties":{"x":0,"y":0,"z":0,"opacity":1,"scaleX":1,"scaleY":1,"rotationX":0,"rotationY":0,"rotationZ":0}},{"id":3,"properties":{"x":0,"y":0,"z":0,"opacity":1,"scaleX":1,"scaleY":1,"rotationX":0,"rotationY":0,"rotationZ":360}}],"steps":[{"id":2,"properties":{"duration":20,"delay":0,"bezier":[],"ease":"Power0.easeNone","automatic_duration":true}}],"transform_origin":{"x":0.5,"y":0.5}}

Шекспировский сюжет устарел. Герои «вечной» истории про Ромео и Джульетту не прошли фейсконтроль на пароход современности. Так, по крайней мере, считает Константин Богомолов. «История великой любви Ромео и Джульетты кажется слишком сказочной. Это больше никому не интересно», — говорит The Blueprint хореограф Максим Севагин. «Современным зрителям непонятен трагический конец „Ромео и Джульетты“, — соглашается сценограф Лариса Ломакина. — Посмотрите на молодых людей — они очень самостоятельные. Они могут спросить, почему бы Ромео и Джульетте не собрать вещи и не уехать в деревню, к друзьям, в общежитие, в другую страну?»

Чтобы сделать написанную в 1595 году трагедию ближе к реалиям XXI века, постановщикам балета «Ромео и Джульетта» в Музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко было недостаточно перепридумать декорации и одеть танцовщиц в брючные костюмы, а танцовщиков — в пачки (хотя и так тоже сделали). Поменяли обстоятельства, бэкграунд героев и сюжетные линии, включая пафосную по меркам (пост)постмодерна шекспировскую концовку.

  

Первый акт начинается с беспорядков в Золотом городе. «Долой Прокофьева» — гласят плакаты митингующих, которых разгоняют люди в черных балаклавах и защитных жилетах. Пока герцог отправляет спецподразделение на защиту чести своего любимого композитора, главный городской олигарх Капулетти заканчивает последние приготовления к Черному балу «для лучших людей». Меркуцио, кстати, отправится на него в качестве драгдилера.


Фото: Карина Житкова

Фото: Карина Житкова

Фото: Карина Житкова

Все это происходит внутри восьмиметрового павильона с золотыми фактурными створками, которые выпускают артистов на сцену. Выбор ключевого цвета в сценографии, по словам Ларисы Ломакиной, был очевиден. «Павильон создает ощущение незыблемого мира Капулетти. Он золотой, он успешный, он богатый. Сцена в один момент превращается в Золотой город, в золотой зал дворца, в золотой пейзаж. В этот мир вторгается абсолютный чужак Монтекки», — объясняет Лариса Ломакина.

Фото: Карина Житкова

Еще один любопытный ход — онлайн-камеры, которые снимают ключевых персонажей. Полуразмытые фигуры на стене павильона повторяют движения Ромео и Джульетты и пары, в либретто загадочно обозначенной как «Он» и «Она» (мужскую партию, кстати, исполнил худрук балетной труппы МАМТа Лоран Илер). «Возможно, это герои альтернативной развязки — Ромео и Джульетта, которые не расстались и прожили жизнь вместе, — говорит Лариса Ломакина. — Возможно, это просто пожилые люди, которые встретились и решили, что они похожи на Ромео и Джульетту. Видеоизображения проходят через специальный фильтр, поэтому создается ощущение, что мы видим то ли воспоминания, то ли случайные силуэты, напоминающие героев. Это важный эмоциональный момент».

Артистов балета «Ромео и Джульетта» одевал российский дизайнер Игорь Чапурин. На большую часть костюмов у него было три месяца — в два раза меньше, чем дается обычно. Главный пункт брифа звучал так: отойти от эстетики традиционных шекспировских постановок. Никакой богатой вышивки, театральности и пышных силуэтов. Игорю Чапурину было на что опираться: в обозначенную эстетику отлично укладывались его же архивные коллекции (например, кутюрные «Медичи» и «Нимфы») и костюмы для других балетных постановок. «[В „Ромео и Джульетте“] можно уловить аллюзии на мои ранние работы для балетов Большого театра — например, стеганые детали, которые уже стали частью моего фирменного почерка, — рассказал Игорь Чапурин The Blueprint. — Во многих костюмах угадываются классические силуэты итальянских туник и камзолов эпохи раннего Возрождения, но это все же современный дизайн. В части мужских образов я использовал элементы формы закрытых европейских пансионов 1980-х годов, а в некоторых сделал акцент на уличный стиль нулевых».


По ходу доработки сюжета осовремененного балета менялось значение отдельных персонажей. Так, для мадам Капулетти, матери Джульетты, понадобилось больше костюмов — в новой постановке она играет «особо важную роль».

Фото: Карина Житкова

Главным челленджем для Чапурина стало платье Джульетты в заключительном, третьем акте. Оно должно было одновременно походить и на саван, и на свадебное платье. «Мне приходилось сдерживать свои дизайнерские амбиции, чтобы создать простой и чувственный образ. А вот мой самый любимый костюм — для Ромео. Он единственный персонаж, который не переодевается по ходу постановки. Ромео держит внимание зала своей цельностью и харизмой очень открытого парня, умеющего дарить и принимать любовь», — говорит Игорь Чапурин.


Небольшой исторический экскурс. На сцене МАМТа показывали две версии «Ромео и Джульетты» на музыку Прокофьева. В 1990 году — балетмейстера и будущего худрука Большого театра Владимира Васильева (некогда он сам исполнял партию Ромео в классической постановке Леонида Лавровского). В 1999-м — одного из главных современных хореографов Анжелена Прельжокажа. В зарубежной прессе балет Васильева окрестили недостаточно изысканным (так писали The Guardian), постановку Прельжокажа — мрачной и театральной (резюмировали New York Times).

Фото: Карина Житкова

Фото: Наташа Покровская

Два года назад француз Лоран Илер, нынешний худрук балетной труппы МАМТа и звезда Парижской оперы, решил вернуть «Ромео и Джульетту» в репертуар театра. И сразу подумал о Максиме Севагине. Для 24-летнего артиста этот балет — первая большая премьера в качестве хореографа. Уроженец небольшого городка Рубцовск в Алтайском крае проделал впечатляющий академический путь от местной танцевальной студии до Новосибирского хореографического училища и, наконец, Академии русского балета имени Вагановой в Петербурге. Максим Севагин попал туда совершенно случайно, когда ему было 11 лет.

«Летом после учебного года в Новосибирске мы с мамой поехали к дальним родственникам в Петербург, — рассказал Максим The Blueprint. — Естественно, я уже знал о существовании Академии русского балета и попросил маму, чтобы мы туда сходили. Около входа было очень много детей, мы зашли в предбанник школы. Там какая-то женщина взяла меня за руку и потянула внутрь, видимо, подумав, что я тоже поступаю. Меня привели в балетный зал и сказали: „Раздевайся!“ Посмотрели, как я танцую, и предложили учиться». Во время учебы в Вагановке Севагин придумывал постановки на музыку Листа и Прокофьева. После — создавал хореографию для показа Татьяны Парфеновой и гастролировал по Латинской Америке. В МАМТ Севагина взяли не сразу — только по возвращении в Россию в 2016-м.


Когда Лоран Илер обратился к Максиму Севагину, на счету последнего были постановки «Воробьиного озера» на сцене БДТ и балета Bloom на музыку Дворжака для родного МАМТа. Почему «Ромео и Джульетту» доверили двум дебютантам? «В этом нет ничего необычного, — сказал Лоран Илер. — Моя задача как художественного руководителя — открывать и растить молодых артистов, замечать и помогать талантливым людям».  


Фото: Карина Житкова

Константин Богомолов и Максим Севагин не сразу нашли общий язык. «Сперва у нас даже были немного конфликтные отношения, — вспоминал Максим Севагин. — Я уже придумал всю концепцию, мысленно поставил весь балет, а потом встретился с человеком, у которого совершенно другие идеи и представления. Все знают, что Константин любит переносить классические сюжеты в современность, потому что так они понятнее и ближе зрителям. В какой-то момент я понял, что идеи [Богомолова] не противоречат моей хореографии, поэтому согласился с его задумкой».

Фото: Карина Житкова

Знаменитую партитуру Сергея Прокофьева решили оставить без изменений — выбрав для постановки более позднюю и верную Шекспировскому финалу трагичную версию. Но действовали (осторожно, спойлер!) по более ранней радикальной задумке композитора — никого не убивать. «Прокофьев и Шекспир рассказывают очень разные истории, — отмечает Севагин. — Прокофьев сам хотел счастливый финал, есть очень смешная цитата: „Как же они будут танцевать, если они мертвы!“. В музыке отчетливо слышно, где композитор идет за Шекспиром, а где вставляет что-то свое, потому что этот сюжет ему не очень нравится».


Как и авторам новой версии «Ромео и Джульетты». «Этот сюжет хотелось сделать более близким нам, более злободневным, — резюмирует Севагин. — Никто не приходит в театр за классической историей Ромео и Джульетты, ее все и так знают. Людям нужно что-то другое».

{"width":1200,"column_width":75,"columns_n":16,"gutter":0,"line":40}
false
767
1300
false
true
true
[object Object]
{"mode":"page","transition_type":"slide","transition_direction":"horizontal","transition_look":"belt","slides_form":{}}
{"css":".editor {font-family: tautz; font-size: 16px; font-weight: 400; line-height: 21px;}"}