Уймись, Меркуцио!
фото:
Арт-директор:
Продюсер:
интервью:
текст:
Видео:
Наташа Покровская и Карина Житкова
Лиза Колосова
Макс Кузин
Александр Перепелкин
полина садовникова
ВАСИЛИЙ НЕФЕДКИН
24 марта объявили нового худрука балетной труппы МАМТ: им стал танцовщик, хореограф и герой The Blueprint 100 Максим Севагин. За полгода до этого в театре c аншлагом прошла премьера его первой полномасштабной постановки — радикально обновленного балета «Ромео и Джульетта» на музыку Сергея Прокофьева. Это еще и первый балет в портфолио режиссера Константина Богомолова. The Blueprint увидел постановку одним из первых и зафиксировал ее важные этапы: репетиции, примерку костюмов Игоря Чапурина и, наконец, предпремьерное волнение и убежденность Севагина — в нашем видео-интервью.
Шекспировский сюжет устарел. Герои «вечной» истории про Ромео и Джульетту не прошли фейсконтроль на пароход современности. Так, по крайней мере, считает Константин Богомолов. «История великой любви Ромео и Джульетты кажется слишком сказочной. Это больше никому не интересно», — говорит The Blueprint хореограф Максим Севагин. «Современным зрителям непонятен трагический конец „Ромео и Джульетты“, — соглашается сценограф Лариса Ломакина. — Посмотрите на молодых людей — они очень самостоятельные. Они могут спросить, почему бы Ромео и Джульетте не собрать вещи и не уехать в деревню, к друзьям, в общежитие, в другую страну?»
Чтобы сделать написанную в 1595 году трагедию ближе к реалиям XXI века, постановщикам балета «Ромео и Джульетта» в Музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко было недостаточно перепридумать декорации и одеть танцовщиц в брючные костюмы, а танцовщиков — в пачки (хотя и так тоже сделали). Поменяли обстоятельства, бэкграунд героев и сюжетные линии, включая пафосную по меркам (пост)постмодерна шекспировскую концовку.
Первый акт начинается с беспорядков в Золотом городе. «Долой Прокофьева» — гласят плакаты митингующих, которых разгоняют люди в черных балаклавах и защитных жилетах. Пока герцог отправляет спецподразделение на защиту чести своего любимого композитора, главный городской олигарх Капулетти заканчивает последние приготовления к Черному балу «для лучших людей». Меркуцио, кстати, отправится на него в качестве драгдилера.
Фото: Карина Житкова
Фото: Карина Житкова
Фото: Карина Житкова
Все это происходит внутри восьмиметрового павильона с золотыми фактурными створками, которые выпускают артистов на сцену. Выбор ключевого цвета в сценографии, по словам Ларисы Ломакиной, был очевиден. «Павильон создает ощущение незыблемого мира Капулетти. Он золотой, он успешный, он богатый. Сцена в один момент превращается в Золотой город, в золотой зал дворца, в золотой пейзаж. В этот мир вторгается абсолютный чужак Монтекки», — объясняет Лариса Ломакина.
Фото: Карина Житкова
Еще один любопытный ход — онлайн-камеры, которые снимают ключевых персонажей. Полуразмытые фигуры на стене павильона повторяют движения Ромео и Джульетты и пары, в либретто загадочно обозначенной как «Он» и «Она» (мужскую партию, кстати, исполнил худрук балетной труппы МАМТа Лоран Илер). «Возможно, это герои альтернативной развязки — Ромео и Джульетта, которые не расстались и прожили жизнь вместе, — говорит Лариса Ломакина. — Возможно, это просто пожилые люди, которые встретились и решили, что они похожи на Ромео и Джульетту. Видеоизображения проходят через специальный фильтр, поэтому создается ощущение, что мы видим то ли воспоминания, то ли случайные силуэты, напоминающие героев. Это важный эмоциональный момент».
Артистов балета «Ромео и Джульетта» одевал российский дизайнер Игорь Чапурин. На большую часть костюмов у него было три месяца — в два раза меньше, чем дается обычно. Главный пункт брифа звучал так: отойти от эстетики традиционных шекспировских постановок. Никакой богатой вышивки, театральности и пышных силуэтов. Игорю Чапурину было на что опираться: в обозначенную эстетику отлично укладывались его же архивные коллекции (например, кутюрные «Медичи» и «Нимфы») и костюмы для других балетных постановок. «[В „Ромео и Джульетте“] можно уловить аллюзии на мои ранние работы для балетов Большого театра — например, стеганые детали, которые уже стали частью моего фирменного почерка, — рассказал Игорь Чапурин The Blueprint. — Во многих костюмах угадываются классические силуэты итальянских туник и камзолов эпохи раннего Возрождения, но это все же современный дизайн. В части мужских образов я использовал элементы формы закрытых европейских пансионов 1980-х годов, а в некоторых сделал акцент на уличный стиль нулевых».
По ходу доработки сюжета осовремененного балета менялось значение отдельных персонажей. Так, для мадам Капулетти, матери Джульетты, понадобилось больше костюмов — в новой постановке она играет «особо важную роль».
Фото: Карина Житкова
Главным челленджем для Чапурина стало платье Джульетты в заключительном, третьем акте. Оно должно было одновременно походить и на саван, и на свадебное платье. «Мне приходилось сдерживать свои дизайнерские амбиции, чтобы создать простой и чувственный образ. А вот мой самый любимый костюм — для Ромео. Он единственный персонаж, который не переодевается по ходу постановки. Ромео держит внимание зала своей цельностью и харизмой очень открытого парня, умеющего дарить и принимать любовь», — говорит Игорь Чапурин.
Небольшой исторический экскурс. На сцене МАМТа показывали две версии «Ромео и Джульетты» на музыку Прокофьева. В 1990 году — балетмейстера и будущего худрука Большого театра Владимира Васильева (некогда он сам исполнял партию Ромео в классической постановке Леонида Лавровского). В 1999-м — одного из главных современных хореографов Анжелена Прельжокажа. В зарубежной прессе балет Васильева окрестили недостаточно изысканным (так писали The Guardian), постановку Прельжокажа — мрачной и театральной (резюмировали New York Times).
Фото: Карина Житкова
Фото: Наташа Покровская
Два года назад француз Лоран Илер, нынешний худрук балетной труппы МАМТа и звезда Парижской оперы, решил вернуть «Ромео и Джульетту» в репертуар театра. И сразу подумал о Максиме Севагине. Для 24-летнего артиста этот балет — первая большая премьера в качестве хореографа. Уроженец небольшого городка Рубцовск в Алтайском крае проделал впечатляющий академический путь от местной танцевальной студии до Новосибирского хореографического училища и, наконец, Академии русского балета имени Вагановой в Петербурге. Максим Севагин попал туда совершенно случайно, когда ему было 11 лет.
«Летом после учебного года в Новосибирске мы с мамой поехали к дальним родственникам в Петербург, — рассказал Максим The Blueprint. — Естественно, я уже знал о существовании Академии русского балета и попросил маму, чтобы мы туда сходили. Около входа было очень много детей, мы зашли в предбанник школы. Там какая-то женщина взяла меня за руку и потянула внутрь, видимо, подумав, что я тоже поступаю. Меня привели в балетный зал и сказали: „Раздевайся!“ Посмотрели, как я танцую, и предложили учиться». Во время учебы в Вагановке Севагин придумывал постановки на музыку Листа и Прокофьева. После — создавал хореографию для показа Татьяны Парфеновой и гастролировал по Латинской Америке. В МАМТ Севагина взяли не сразу — только по возвращении в Россию в 2016-м.
Когда Лоран Илер обратился к Максиму Севагину, на счету последнего были постановки «Воробьиного озера» на сцене БДТ и балета Bloom на музыку Дворжака для родного МАМТа. Почему «Ромео и Джульетту» доверили двум дебютантам? «В этом нет ничего необычного, — сказал Лоран Илер. — Моя задача как художественного руководителя — открывать и растить молодых артистов, замечать и помогать талантливым людям».
Фото: Карина Житкова
Константин Богомолов и Максим Севагин не сразу нашли общий язык. «Сперва у нас даже были немного конфликтные отношения, — вспоминал Максим Севагин. — Я уже придумал всю концепцию, мысленно поставил весь балет, а потом встретился с человеком, у которого совершенно другие идеи и представления. Все знают, что Константин любит переносить классические сюжеты в современность, потому что так они понятнее и ближе зрителям. В какой-то момент я понял, что идеи [Богомолова] не противоречат моей хореографии, поэтому согласился с его задумкой».
Фото: Карина Житкова
Знаменитую партитуру Сергея Прокофьева решили оставить без изменений — выбрав для постановки более позднюю и верную Шекспировскому финалу трагичную версию. Но действовали (осторожно, спойлер!) по более ранней радикальной задумке композитора — никого не убивать. «Прокофьев и Шекспир рассказывают очень разные истории, — отмечает Севагин. — Прокофьев сам хотел счастливый финал, есть очень смешная цитата: „Как же они будут танцевать, если они мертвы!“. В музыке отчетливо слышно, где композитор идет за Шекспиром, а где вставляет что-то свое, потому что этот сюжет ему не очень нравится».
Как и авторам новой версии «Ромео и Джульетты». «Этот сюжет хотелось сделать более близким нам, более злободневным, — резюмирует Севагин. — Никто не приходит в театр за классической историей Ромео и Джульетты, ее все и так знают. Людям нужно что-то другое».
