Корейский Новый год
В этом году, спасибо побившей все возможные рекорды Netflix «Игре в кальмара», поп-культура Южной Кореи в общем и разборы феномена ее успеха оказались во всех итоговых списках трендов и событий года. Об этом писали среди прочих Deutsche Welle*, The New York Times, Art Newspaper и кто только не (а корейские рекламные агентства и одно из крупнейших Innocean Worldwide в частности обещают, что в следующем году писать будут еще больше). Ситуация в некотором роде абсурдная: поп-культура Южной Кореи властвует и в регионе, и в мире уже не первый год — в 2021-м это просто стало очевидно всем. The Blueprint собрал все свои лучшие материалы по теме, а также рассказывает историю вопроса — как Южная Корея вот уже как минимум двадцать лет производит хит за хитом, причем во всех областях популярной культуры
Международный успех южнокорейского проекта — это лучшая реклама идеологии soft power в ХХI веке. Если Америка идею о собственном «моральном превосходстве» в мире за последние годы стремительно утрачивает, а значит, и незыблемость ее культурно-идеологической гегемонии становится все более шаткой, то Южная Корея, наоборот, только наращивает темпы. Самый популярный бойз-бэнд в мире — BTS, герлз-бэнд — Blackpink, у которых еще и больше всего в мире подписчиков на YouTube, «Игра в кальмара» — сенсация Netflix с 142 млн просмотров за первый месяц, «Паразиты» — первый в истории фильм, снятый не на английском и получивший «Оскар» за лучший фильм, не говоря уже о том, что половина хитов англоязычного телевидения основана на корейских шоу, и так далее, и так далее. И это при том, что страна только в 1987 году перестала быть авторитарной диктатурой и начала в полную силу налаживать связи с остальным миром.
Принципы работы южнокорейского министерства культуры того времени хорошо объясняются на примере индустрии кино. В 1993 году президенту страны сообщили, что «Парк Юрского периода» Стивена Спилберга в корейском прокате заработал денег чуть больше, чем Hyundai за продажу 1,5 миллиона автомобилей. На эти новости руководство страны отреагировало единственно верным способом: начало вкладывать деньги и ресурсы в экспорт собственной культуры. Результаты не заставили себя ждать.
Группа Seo Taiji and Boys в то же время произвела революцию в К-pop и совместила традиционную корейскую музыку с рэпом и роком, через несколько лет бойз-бэнд H.O.T. завоевал Китай, а BoA — Японию. Сериал «Зимняя соната» сенсационно отгремел в Латинской Америке, параллельно с этим Европу захватила волна нового корейского кино. Корейские режиссеры, назовем несколько, но и их вполне достаточно — Ким Ки Дук, Пак Чхан Ук, Пон Чжун Хо — выигрывали в Каннах, Венеции, Берлине, однако в широкий американский (а значит, и мировой) прокат их фильмы не выходили. То же самое происходило и с индустрией музыки — К-pop отказывались брать на радиостанции, ссылаясь на разницу культур. В 2010-х корейский минкульт принял еще одно великое решение. Устав бороться с англоязычными компаниями и совершенно не имея бюджетных денег на должные рекламные кампании для своих артистов и проектов, он решил работать с фанатами напрямую. Именно корейские звезды первыми стали использовать соцсети и YouTube в качестве рабочих инструментов (сейчас представить, что когда-то было по-другому, практически невозможно).
Одновременно с этим корейский шоу-бизнес гораздо свободнее, скажем, американского обращается с социальной повесткой (даром что в стране уже как минимум десять лет поочередно бастуют работники всех промышленностей). Успех «Игры в кальмара», не слишком, прямо скажем, оригинального шоу об ужасах современного капитализма, кажется, объясняется и этим. В стране, где бедность в старости (согласно данным Deutsche Welle*) ждет 50% населения страны, делает откровенно развлекательное шоу, где для того, чтобы обогатиться, надо убить соседа. С одной поправкой — гораздо продуктивнее будет не убить, а влюбить. Это ли не soft power?
Что надо знать о группе BTS
Читайте также
*Признан иноагентом
