{"points":[{"id":1,"properties":{"x":0,"y":0,"z":0,"opacity":1,"scaleX":1,"scaleY":1,"rotationX":0,"rotationY":0,"rotationZ":0}},{"id":3,"properties":{"x":0,"y":0,"z":0,"opacity":0,"scaleX":1,"scaleY":1,"rotationX":0,"rotationY":0,"rotationZ":0}}],"steps":[{"id":2,"properties":{"duration":3,"delay":0,"bezier":[],"ease":"Power0.easeNone","automatic_duration":true}}],"transform_origin":{"x":0.5,"y":0.5}}

Нина Назарова, корреспондентка Русской службы
Би-би-си

Текст:

ольга страховская

фото:

Юлия Татарченко

36 лет

✴︎ Занимается журналистикой с 2002 года

✴︎ В Би-би-си с 2017 года

8 Марта — день, когда мы традиционно вспоминаем о борьбе женщин за свои права. Сегодня мы решили поговорить с женщинами, которые борются за, может быть, не базовое, но очень важное право для всех нас — право знать правду. Шеф-редактор The Blueprint Ольга Страховская обсудила с Ниной Назаровой «женские дела», материнство, переход из лайфстайла в «социалку» и усталость от сложных тем.

Олеся Герасименко ✴︎ Мария Жолобова ✴︎ Елена Костюченко ✴︎ Ирина Кравцова ✴︎ Марфа Смирнова ✴︎ Нина Назарова ✴︎ Саша Сулим ✴︎ Олеся Остапчук ✴︎ Маша Борзунова

О декрете и выгорании от темы домашнего насилия

С августа 2020 года я в декретном отпуске и за это время не написала ни одного текста. Третий триместр беременности неожиданно оказался золотым веком: я совершенно сознательно ушла в декрет в тридцать недель, решив, что не хочу ничего делать, а хочу заниматься осмыслением новой жизни, копить силы и гулять каждый день в новом парке. Мозг переключился, и мне стало просто неинтересно работать, чего со мной никогда не было. Да, я по-прежнему обожаю свою профессию, просто обожание пока перешло из активного в пассивное. Потом в октябре родился Тимофей, прошло уже четыре с половиной месяца, и я все еще не работаю и делаю это сознательно. Я занимаюсь журналистикой с пятнадцати лет, с перерывами, а ребенок у меня первый, так что есть потребность максимально освоиться в материнстве. Кроме того, я ненавижу многозадачность. Когда нужно делать многое одновременно, у меня просто разрывается мозг.

В Би-би-си моя должность звучит как Women’s Affairs Correspondent — «корреспондент по женским делам». По-русски звучит, как будто речь про месячные, но на деле я занимаюсь социальными и гендерными темами. Обычно это достаточно мрачные сюжеты. Например, я писала репортаж о том, как в Благовещенске в областной больнице онкобольных детей из-за халатности годами заражали гепатитом С, несмотря на призывы родителей разобраться с проблемой. Или о том, как по статье «умышленное убийство» судят врачей, которые не смогли спасти недоношенных младенцев. Или про семейный киднеппинг — о том, как родители буквально похищают друг у друга детей. Или о харассменте в Госдуме и главных российских университетах.

В какой-то момент я конкретно выгорела на теме домашнего насилия. Это очень серьезная проблема, за которой я постоянно следила и однажды поняла, что все, больше не могу. Последний репортаж я написала в марте 2020 года о том, как живут жертвы домашнего насилия во время пандемии, и летом еще у меня была маленькая заметка, микросюжет про то, как мужчина в Ростове-на-Дону в пылу ссоры облил свою гражданскую жену горючей жидкостью, чтобы ее «проучить», и закурил. Женщина погибла от ожогов, трое детей стали сиротами, а следствие сочло это «смертью по неосторожности» — максимальное наказание по этой статье УК два года тюрьмы. В момент написания заметки я уже была глубоко беременна, и мне просто хотелось вопить, так что я поняла, что надо с темой домашнего насилия завязывать. Все, что я могла придумать и написать об этом, я пока написала. Теперь логичнее, чтобы об этом писали мои коллеги, которые еще не подвыгорели и могут делать это ярко и доходчиво.

О моде на лайфстайл и «социалку»

Я много лет, еще со школы, вела дневник и, помню, где-то году в 2004-м там появилась запись о том, что я мечтаю стать тревел-журналистом — ты ездишь в прекрасные места, пишешь о них, и тебе еще и платят за это деньги. В 2011 году я пришла редактором в отдел путеводителей «Афиши». В свою первую командировку в Вену я не могла поверить, что это происходит со мной: я хожу в музеи, ем шницели, пью австрийские рислинги за деньги редакции, и это считается работой. Но пару лет спустя у меня в дневнике появилась запись, что хотелось бы заняться социальной журналистикой. Теперь счастье для меня выглядит так: я лечу в командировку в Чечню, Республику Коми или Уссурийск, пишу репортажи и получаю за это деньги.

Моим первым выходом в социалочку был репортаж для журнала «Афиша» о том, чему учат на московских мастер-классах по оральному сексу. Репортаж настолько удался, что меня позвали стать редактором журнала и повысили зарплату на треть. Лучшую шутку про это пошутила я сама: «насосала». В 2015 году я для «Афиши» съездила в лучшую командировку в своей жизни, в Северную Корею, писать репортаж о первом рок-концерте в истории страны. Потом еще год я была главным редактором сайта о книгах и чтении «Горький». А к социалочке в чистом виде вернулась в 2017 году, когда сначала написала текст о том, как в России борются с абортами, а потом пришла корреспонденткой на Би-би-си.

У меня в начале работы над новой темой обычно бывает момент «и тут я охренела». Верная примета — если такого момента-щелчка нет, лучше за тему не браться. Оказывается, есть города, где врачи решили, что больше аборты они делать не будут, несмотря на то, что прерывание беременности в России легально и входит в ОМС. Помню, я прочитала об этом в новостях и изумилась. Или мой текст о том, как мужчины в России делают девушкам предложения руки и сердца, инсценируя подброс наркотиков. Я просто охренела!

Об острых темах и усталости аудитории

В студенческой юности я, как многие тогда, восхищалась «Афишей». Она казалась мне намного моднее, чем «Большой город», который как раз занимался социальной повесткой. Сейчас мои приоритеты поменялись с точностью до наоборот: сейчас самой важной профессиональной задачей кажется освещение хтони — насилие, сфабрикованные уголовные дела, тюрьмы, пытки и так далее. К сожалению, невозможно сейчас жить по принципу «Как скажем, так и будет» (слоган журнала «Афиша» середины нулевых. — Прим. The Blueprint). Все просело и сузилось, сытости и расслабленности уже нет. Издания, идеально воплощающие цайтгайст сейчас, на мой взгляд, это «Холод» и «Медиазона»*.

С другой стороны, я с нежностью вспоминаю свои редкие тексты не про хтонь. В 2016 году я написала репортаж для GQ про корги по следам расследования Навального про собак Шуваловых. Или, уже на Би-би-си, профайл мотогонщицы Анастасии Нифонтовой, первой в истории женщине, прошедшей ралли Дакар на мотоцикле без помощи механика. Никаких убийств, насилия, побоев, уголовных дел, одна сплошная милота. Иногда я по такому очень скучаю. Но когда я вернусь к работе, буду по-прежнему заниматься социалочкой. Есть такая формула — «общественная значимость», рассказывать такие истории важно для мира, в котором мы живем.

При этом я отдаю себе отчет, что очень сложно мотивировать человека прочитать стопятидесятый текст про домашнее насилие. Приходится придумывать танцы с бубнами, искать разворот и героев, чтобы это было по-новому интересно. У людей есть выгорание от новостной повестки в принципе. Мне встречались исследования, что даже среди журналистов больше всего страдают от выгорания и ПТСР во время терактов и других тяжелых событий не те, кто работает в поле и пишет, а те, кто сидит на выпуске и читает — вычитывает новости, ставит фоточки, загружает на сайт.

О литературности текста

В какой-то момент все угорели по лонгридам, и появилась некая механистичность в их производстве, своего рода чек-лист: есть такой герой, ага, есть сякой с противоположной позицией, ага, эксперт один, эксперт два, ага — сама себя не раз на этом ловила. При этом российская журналистика, несмотря на политическое давление, кризис медиа и прочие беды, как говорится, жива и легитимна.

Как-то раз я вылетала из аэропорта Лос-Анджелеса, и там на видном месте в книжном магазине рядом с «Гарри Поттером» и сиюминутными бестселлерами лежали сборники репортажей американской журналистки Джоан Дидион, я очень ее люблю. Дождаться, чтобы журналистика в России достигла тех же высот популярности и влияния, конечно, мечта. Я намеренно не говорю «мастерства» — с мастерством у многих российских журналистов все более чем нормально. Вообще, я очень люблю читать тексты коллег, а заодно и документальную прозу прошлого, начиная с «Острова Сахалин» Чехова, который легко себе представить сейчас циклом в той же «Медиазоне»*. С легкостью могла бы составить многотомник из текстов коллег, достойный лежать у гейтов в Шереметьево. Да что уж там, мне и самой хотелось бы там лежать.