{"points":[{"id":1,"properties":{"x":0,"y":0,"z":0,"opacity":1,"scaleX":1,"scaleY":1,"rotationX":0,"rotationY":0,"rotationZ":0}},{"id":3,"properties":{"x":0,"y":0,"z":0,"opacity":0,"scaleX":1,"scaleY":1,"rotationX":0,"rotationY":0,"rotationZ":0}}],"steps":[{"id":2,"properties":{"duration":3,"delay":0,"bezier":[],"ease":"Power0.easeNone","automatic_duration":true}}],"transform_origin":{"x":0.5,"y":0.5}}

Елена Костюченко, специальная корреспондентка «Новой газеты»

Текст:

ольга страховская

фото:

Юлия Татарченко

33 года

✴︎ Занимается журналистикой с 2003 года

✴︎ В «Новой газете» с 2005 года

Что читать:

«Это шторм»

«Мы все знали, на что идем и что может быть»

8 Марта — день, когда мы традиционно вспоминаем о борьбе женщин за свои права. Сегодня мы решили поговорить с женщинами, которые борются за, может быть, не базовое, но очень важное право для всех нас — право знать правду. Шеф-редактор The Blueprint Ольга Страховская обсудила с Еленой Костюченко, как изменилась Россия и журналистика за последние 15 лет, гендерный барьер в профессии и риски для жизни.

Олеся Герасименко ✴︎ Мария Жолобова ✴︎ Елена Костюченко ✴︎ Ирина Кравцова ✴︎ Марфа Смирнова ✴︎ Нина Назарова ✴︎ Саша Сулим ✴︎ Олеся Остапчук ✴︎ Маша Борзунова

О том, как изменилась Россия

Мы редко едем куда-то, чтобы рассказать про хорошую жизнь. Мы едем туда, где люди плохо живут или где что-то страшное случилось. Поэтому я не скажу не за всю Россию, скажу за себя. За время, что я работаю, журналистика очень схлопнулась. Крупные СМИ, на которые все ориентировались, когда я приходила в профессию, практически уничтожены. Но появилось много маленьких независимых проектов, которые непонятно как выживают, делают крутые вещи.

Стало больше государства, точнее, людей, которые называют себя государством. Открытая цензура появилась, Роскомнадзор. Поменялось законодательство, и теперь на какие-то темы не то что невозможно, но очень сложно писать. Например, тема суицидов в детских домах — сразу запреты на разглашение персональных данных, на описание самоубийства и дополнительная защита детей, которые находятся под опекой государства.

Мне кажется, что за эти 15 лет Россия прошла точку невозврата. Мы потеряли шанс на эволюционное разрешение кризиса, в котором мы находимся.

Дело не в настроениях людей. Дело в количестве системных ошибок. Я работала в Венесуэле — это была, наверное, моя самая тяжелая командировка по трудности полевой работы. Венесуэла когда-то была очень процветающей страной, потому что там ***** (много) естественных ресурсов, нефть, золото, идеальный климат, который позволяет собирать три урожая в год, богатая интеллигенция, горы, море — все есть. А потом начали накапливаться системные ошибки. Я приехала в страну, где два года длился, по сути, голод, обесценились деньги, у людей зарплата средняя шесть долларов в месяц. У страны два президента, два парламента, свирепствуют банды, за два часа до захода солнца улицы пустеют. Я обычно в командировках пользуюсь общественным транспортом, а тут было понятно, что если зайду в метро — оттуда не выйду. Все это произошло не вдруг и не случайно.

Мне кажется, что в России было принято очень много неправильных решений. Слишком много. Уверенное большинство считает, что мы живем недостойно. Когда ты приезжаешь в регионы, очень сложно встретить человека, который рад своей жизни.

О задачах журналистики и последствиях текстов

Мы наблюдаем мир, что-то про него понимаем, описываем и рассказываем, чтобы людям было проще ориентироваться и принимать решения. Базовые решения. Дело не в том, насколько простую или сложную картину мира предпочитает человек — она должна быть настоящей, адекватной. Если твой ребенок хочет поступать в Суворовское училище, ты должен знать, в каких войнах Россия участвует прямо сейчас. Как мы их называем, чтобы не сказать «война»: контртеррористическая операция, миротворческий контингент. Другое дело, что люди очень неохотно меняют свою картину мира, не любят использовать чужой жизненный опыт. Каждый человек находится в яйце, с этой скорлупы все скатывается. И наша задача проникнуть в эту скорлупу. Тут в дело вступает текстовое мастерство: насколько ты можешь сделать так, чтобы человек присвоил чужой опыт как свой.

У меня был текст («Ахтырка», опубликован в «Новой газете» в 2014 году), который прочел председатель Верховного суда и отменил приговор. Там такая история — маленький поселок, двое убили человека на глазах у толпы, одного убийцу поймали, а на роль второго нашли детдомовца. Мне позвонила его жена, и я ей сказала: «Если выяснится, что он действительно убивал, то я напишу статью про то, что ваш муж убийца». Она сказала: приезжайте все равно. У нас не было задачи доказывать невиновность [героя]. Я приехала в Ахтырку с фотографом Аней Артемьевой, мы довольно быстро нашли настоящих свидетелей и свидетелей обвинения, увидели и доказали подлоги, которые были в уголовном деле. Мы сделали это расследование. Я смогла написать текст. И человека в итоге выпустили из тюрьмы.

Мне нравится сам процесс. Работать в поле, находить людей и говорить с ними. Возвращаться и мучиться над текстом, доставать редактора. Потом текст проходит редактуру, корректуру и выходит в газете. У тебя пустеет голова, и в эту пустоту можно брать следующую тему. У нас же очень экологичная работа: все, чем ты занимаешь голову, ты тратишь на текст. Все написанное становится частью твоего жизненного опыта и частью жизненного опыта читателей, если ты хорошо сделала свою работу. Еще один кусок реальности перенесен в текст. Тексты, которые не написаны, лежат, как неразорвавшиеся бомбы, и болят.

О способах снять стресс

Переключиться с рабочего режима на обычный занимает несколько дней. У меня есть земля в деревне на границе Ярославской и Костромской области, там всего 50 дворов — мы там построили дом, а вокруг леса, поля, реки. Я просто уезжаю туда и провожу там летом месяц. Мама у меня занимается землей, растениями, а я занимаюсь хозяйством: крашу дом, руковожу строительством, гуляю по лесу, собираю грибы.

Конечно, у меня есть терапевт, с которым я работаю постоянно. Есть психиатр, который помогает справиться с депрессией, когда она случается. Я бы хотела сказать, что занимаюсь спортом, но я патологически неорганизованный человек. Спорт, к сожалению, проходит мимо меня. У меня есть любимая девушка, есть друзья, которые меня поддерживают, хобби есть. Я стараюсь ездить для себя и смотреть [другими] глазами на мир. Работа — главное в моей жизни, но я пытаюсь балансировать.

О книгах и сериалах

Я очень люблю читать, и это проблема. Мой психиатр говорит, что если ты работаешь с текстами, то чтение не является переключением. Но я в отпуске всегда читаю. Когда ко мне в руки попадает книга, то все, ***** (конец). Из последнего [меня перепахали] стихи Елены Шварц. Из того, что за последний год, — «Дистанция спасения» Саманты Швеблин. Она чудовищно страшная, надо дисклеймер ставить, чтобы народ не ринулся читать. А вообще, конечно, из больших книжных открытий — «Благоволительницы» Литтелла.

Из сериалов последнее, что я посмотрела, были «Топи». Мой хороший друг написал очень восторженный отзыв на фейсбуке, но выяснилось, что красота в глазах смотрящего. Мой друг очень красивый человек. А я не могу всерьез воспринимать сериал, где пятеро главных героев — стартапер, журналист и три женщины: брошенка, девственница и сбежавшая от мужика. Когда современный человек вообще не понимает, что такое патриархат и как он влияет на оптику, есть подозрение, что он в принципе слабо рефлексирует. Ну и зачем тратить столько часов, чтобы смотреть то, что у него в голове? Ну и конечно, я бешусь, когда человек не дает себе труда быть точным. Я бы хотела, чтобы мое поколение знало, что вторая чеченская война закончилась не «20 лет назад», а только формально в 2009 году.

О женщинах в экстремальной журналистике

Была пара тем, которые мне тормозили из соображений безопасности. Когда больше шансов сдохнуть, чем вернуться с материалом. Очень обидно было. Но вообще у женщин больше шансов в экстремальной журналистике: и отработать в поле, и вернуться с материалом. Патриархальное общество, в котором мы живем, не воспринимает нас всерьез, нас не боятся. Это важно, потому что если люди с оружием боятся, они начинают стрелять. Женщине гораздо проще сойти за местную. Меня все по умолчанию воспринимают как чью-то родственницу, чью-то одноклассницу. Мы, женщины, реже занимаем чью-то сторону, у нас меньше этой внутренней потребности. Другое дело, чтобы добраться до экстремальной журналистики, женщине нужно преодолеть нехилое сопротивление. Если ты его преодолела, то дальше у тебя появляется больше бонусов по сравнению с коллегами-мужчинами.

Я очень много времени доказывала, что я могу работать в таких условиях. Когда мальчики получали какие-то темы просто потому, что им хотелось, то я доказывала, что я вообще могу. Девочкам по умолчанию доставались, да и сейчас достаются самые скучные и тяжелые для исполнения темы. Но у нас постепенно общество за 15 лет поменялось. И внутри редакции изменения тоже происходят. Сейчас у меня очень хорошее положение. Я в такой жизненной точке, когда я могу делать все, что хочу. И ни у кого нет сомнения, что я справлюсь.

О себе

Очень многое во мне определяется через работу. Я благодарна за свою жизнь журналистике, за то, что я делаю, что я пишу. Мне легко, легче, чем не-журналистам, искать и верифицировать информацию. Это дает очень много бытовых бонусов. Конечно, у меня есть есть страхи, но моя уверенность, ощущение себя становится устойчивее. Я вижу свои сильные стороны и стараюсь о них не забывать. Если говорить про личностные качества, то мне очень сложно себя определять. Я узнаю людей вокруг, а какая я — я не знаю. Сказать, что я стала добрее, умнее, храбрее... Журналистика — это такой путь. Я по нему иду, и во мне что-то меняется и вокруг что-то меняется. Журналистика — это способ жить.