Сопрано Елене Гвритишвили — о Наташе Ростовой, семье vs карьере и опере как спорте

MUSIC ISSUE

Шепоты и крики

ФОТО:
Дмитрий Витте

Барочная опера «Королева фей» с Филиппом Чижевским и «Тихие песни» нашего современника Валентина Сильвестрова. Хор Теодора Курентзиса Music Aeterna в Доме Радио и Молодежная оперная программа Большого театра. А до этого — дирижерско-хоровое отделение Санкт-Петербургского музыкального училища им. Римского-Корсакова и вокальное отделение Санкт-Петербургской консерватории. И совсем скоро, в январе, — премьера «Война и мир. Наташа и Андрей» в «Новой опере». Спектр интересов 24-летней сопрано Елене Гвритишвили настолько широк, что, отправляясь к ней на интервью, Анна Федина решила задавать альтернативные вопросы в духе ахматовского «чай или кофе». Без него, впрочем, обошлось. На встрече в «ГЭС-2» Елене заказала американо. Зато вид из окна предложил другую антитезу.

«Глина № 4» или «Петр I»?

Церетели, наверное. Я какой-то классический персонаж... Хотя... не знаю, может, года два назад я бы сказала «Глина». А сейчас я люблю что-то такое человеческое.

«ГЭС-2» или Пушкинский музей?

Ой, это сложно. Наверное, «ГЭС-2» — это больше про звучащее, а Пушкинский — про визуальное. Вообще «ГЭС-2» — это прежде всего люди, с которыми я здесь дружу. Например, Дима Ренанский. Это концерты. Тут часто дирижирует мой педагог Федор Леднев, и несколько раз я сама тут пела — «Стихи о Страшном суде» петербургского композитора Анатолия Королева, например. Мне нравятся выставки, которые здесь проходят, в Пушкинском таких нет. На «Настройки» я всех друзей приводила. Вообще это такое место, где я люблю видеться с близкими друзьями, потому что мне здесь хорошо. А Пушкинский музей... это ностальгия. У меня творческий союз с исполнителем, гармонистом Игорем Растеряевым, он в прошлом актер, а сейчас как певец выступает. И с двенадцати лет я с ним какие-то песенки пела (сейчас проект на паузе, все не успеваю), у него были концерты в Москве, и тогда мы с мамой впервые сюда попали. Пушкинский музей, Третьяковская галерея — это первые места, в которые мы пошли. Это такие московские места моего детства.

Москва или Петербург?

Полтора года я живу в Москве и очень скучаю по своему городу, мне здесь не хватает воды, стройной красоты. Мне тут слишком разношерстно, широко и неуютно. Очень много машин, людей, очень дорого все, очень большие расстояния. Мне это тяжело преодолевать все. Я люблю, чтобы у меня был свой мир небольшой — в нем существовать и иногда вылезать.

Новый год с родителями или с друзьями?

С родителями. В этом году такой возможности, к сожалению, не будет. Потому что у нас «Война и мир», и второго января мы уже должны быть все на репетиции. Поэтому я буду встречать Новый год здесь с друзьями, но до этого уеду в Петербург, чтобы родителям подарки под елочку положить. Мне просто очень не хватает семьи: мамы, папы, поддерживающих слов. Сестра у меня есть еще младшая, она занимается к-поп-танцами, тоже такая вся творческая. Наверное, поэтому Москва и не становится мне родным городом. Если бы они здесь жили, может, я и могла бы ассимилироваться.

Наташа Ростова или Татьяна Ларина?

Мне кажется, я больше похожа на Наташу Ростову, но нравится мне больше Татьяна Ларина. Похожа, потому что Наташа меняется на протяжении романа, но в самом начале в ней есть какая-то поверхностность, влюбленность в яркие штучки, которые привлекают ее внимание, в людей, которые попадаются ей на пути. Во мне тоже такое есть, я стараюсь охватить очень многое. И я думаю, что со временем я, как и Наташа Ростова, немного остепенюсь в этом своем урагане и буду более разумной что ли, не знаю. А Татьяна, она очень благородная, в ней есть меланхоличность, томность и при этом внутренний огонь, мне хотелось бы быть такой, но у меня получается наоборот. Кстати, мне кажется, что, если бы я спела Татьяну Ларину, я бы сама поменялась, пока готовилась к этой роли. Вот Наташа Ростова на меня очень сильно повлияла, не знаю, была ли я так похожа на нее до того, как я начала вживаться в эту роль.

Хаос или порядок?

Порядок. Вся жизнь состоит из упорядочивания того хаоса, в котором я постоянно оказываюсь. Мне очень нравилась моя жизнь в Петербурге, которая была устроена очень просто. Я училась в консерватории, ходила на работу в Дом радио, и оба эти места мне очень нравились: красиво, атмосферно. Совместить хаотичное расписание двух этих мест было непросто, но в целом получалось гармонично.

Центр или спальный район?

Центр, сто процентов. Мы в детстве с семьей жили на окраине Петербурга, прямо возле залива. В центр мы выбирались только по праздникам, очень редко. По сути, я выросла в Петербурге, но не видела его. Когда я перешла в 9-й класс, мы переехали в центр, и это был такой период влюбленности в город, потому что каждое утро я шла или ехала на автобусе мимо Казанского вокзала, Фонтанки, Мойки, Адмиралтейства. В Москве мы сейчас живем в Серебряном Бору, мне очень там нравится, но я часто думаю о том, что мне бы хотелось жить где-то, где какая-то движуха происходит, я люблю погружаться в этот круговорот, он дает мне энергию. А на периферии я очень быстро успокаиваюсь и расслабляюсь.

Спокойствие или скорость?

Кажется, наверное, скорость. Ну, в балансе. Постоянно на скорости мне уже сложно... Говорю, как будто мне уже 60 лет! Просто, может быть, это потому, что я подустала за эти полтора года интенсивного обучения в Молодежной программе и хочется иногда сбросить напряжение. Но если я несколько дней сижу дома, мне тяжело. Хочется, чтобы что-то происходило, что-то делать.

Самокопание или самоуверенность?

К сожалению, самокопание одолевает. Но у меня очень большой прогресс в плане самоуверенности, потому что на дирижерском отделении училища мы любили себя бичевать, это была просто какая-то нездоровая история. Мы вообще не могли трезво себя оценивать. Мы — это несколько человек, с которыми я дружила, у нас были творческие амбиции, мы считали, что надо во имя искусства не спать ночами. Естественно, когда тебе 15-17 лет, ты смотришь на мэтров и понимаешь, что тебе до них еще расти и расти, начинаются проблемы с самооценкой, от которых мне долго пришлось избавляться. Я даже думала в терапию с этим пойти, но как-то со временем само улеглось. Когда я поступила на вокальное в Консерваторию, у меня был синдром самозванца, мне казалось, что меня по ошибке взяли. Потом я попала на Молодежную программу в Большой, и в какой-то момент ее руководитель Вдовин Дмитрий Юрьевич сказал: «Ты, мне кажется, нас обманула. Ты так здорово спела на прослушиваниях, а сейчас ты как-то скромничаешь, забиваешься в уголочек». А я правда стеснялась, мне было стыдно петь, потому что мне казалось — где я, а где все эти певцы. И когда он мне это сказал, я поняла, что все, мне больше не надо никого обманывать, мне надо просто еще учиться и учиться. И сейчас я себя чувствую гораздо лучше.

Хор или соло?

Я очень люблю ансамбль, небольшой хор. Максимально комфортное для моей души состояние — это максимум 8 человек, у каждого своя сольная партия, но при этом вы вместе. Соло мне нравится петь в основном потому, что для голоса написано очень много красивой музыки. В хоре тоже классно, но высоким голосам всегда в хоре тяжело. Ты постоянно поешь «наверху», у тебя напряжены связки, голосовой аппарат. Плюс высокие голоса хорошо слышно, и их всегда просят петь потише, а тихо и высоко — это очень тяжело. Совмещать хор с сольным пением почти невозможно.

Каллас или Нетребко?

Я очень многому учусь у Нетребко, потому что у нее есть приемы, которые мне полезно перенять, говорят, у меня голос чем-то похож на ее. А Каллас великая. В ней есть культура, стиль, традиции — все то, что нам нужно освоить. Так что да, у обеих есть чему поучиться, и обе потрясающие.

Итальянский или французский?

Итальянский. Это же язык оперы. Считается, что, когда ты учишь язык, у тебя внутри формируется твой образ существования в этом языке. Грубо говоря, когда я говорю по-итальянски, во мне вылезают все стереотипы: жестикуляция, эмоциональность. А во французском мне нравится элегантность, но я как будто стесняюсь жить француженкой, стесняюсь даже слово сказать.

Большой театр или Метрополитен-опера?

И там, и там, кстати, очень сложно петь. Там огромная сцена и очень сложно просто озвучить зал. Хотя в Метрополитен я еще не пела и очень хотела бы попробовать. Большой театр, мне, кстати, очень нравится. Коллектив, атмосфера, система здесь не как в Мариинском — каждый вечер новый спектакль, у нас спектакли идут блоками. Мне хотелось бы, конечно, чтобы в Большой приезжали какие-то интересные режиссеры, дирижеры, великие солисты, у которых можно поучиться. Чего мы, к сожалению, возможно, недополучаем сейчас — это каких-то творческих откровений и открытий. Хочется быть включенным в этот большой круговорот. Но пока Большой театр мне представляется системой, ориентированной больше внутрь, чем вовне.

Современный репертуар или классический?

Академический пласт гораздо больше, как можно от него отказаться. А у современных композиторов более широкая палитра, при этом в ней есть приемы, которые мне физиологически неудобны или вредны. Грубо говоря, ты должен кричать, а это не очень полезно. Любой крик, взвизг, экстремально высокие ноты, хрипы, шепот, а главное, их чередование с пением очень сильно нагружает аппарат. После концерта нужно день-два отдыха, чтобы он пришел в себя, а этого обычно не бывает. Не говоря уж о том, что за четыре дня репетиций перед концертом мы уже все себе исшипели и искряхтели. Плюс современный репертуар требует больше времени для освоения, потому что, если ты, грубо говоря, поешь академический романс, то ты запомнил мотивчик, выучил слова, осталось интерпретацию свою найти — это технически несложно, в удовольствие. В современном репертуаре порой приходится продираться через придуманные композитором сложности. А еще очень долго учить. Камерная опера Маноцкова «52», которую мы показывали в БДТ, длится час, там шесть частей, они на разных языках, и такие мотивчики, что я месяц материал учила. Со словами, без слов, с нотами, без нот, записывала себя, бесконечно повторяла. Еще же сольно, в отличие от хора, ты все поешь наизусть, без нот. На первую репетицию я пришла полностью готовая. С тех пор мне ничего не страшно.

Тихие песни или громкие арии?

Смотря в какое время суток. Тихие песни — это что-то про твою душу, про поэзию. А громкие арии — это про то, что петь просто физиологически классно. Когда у тебя получается хорошо, ты испытываешь эйфорию. Это же всегда немного челлендж и соревнование с собой, даже если ты владеешь голосом, то никогда не знаешь, как ты сегодня справишься, как прозвучит то или это. Мне раньше особо не нравилась опера как жанр, там обычно дурацкие тексты: две фразы, которые повторяются миллион раз в разных вариациях, и тут не до смысла, ты должен любоваться собой, музыкой, своим голосом, показывать, какой ты классный, как ты можешь спеть так и так. Это удовольствие не интеллектуальное, а больше физическое, как в спорте — можешь поднять штангу, молодец, а еще гедонистическое — от красоты мелодии, от того, как легко и приятно она ложится на слух. А песня — это про то, что приносит радость моей душе, особенно если ее с хорошим пианистом записывать. Это тоже какое-то сотворчество, работа в команде, то, что я люблю.

Пьер или Андрей?

Андрей, потому что это любовь. То есть с Пьером, конечно, тоже любовь, но она какая-то компромиссная, мудрая , христианская. А с Андреем — это то самое настоящее, первое серьезное чувство, которое очень важно. Хотя мне по типажу больше нравится Пьер, такой спокойный, домашний, с тягой к саморазвитию и к познанию мира. Я люблю таких вот хороших, мягких, заботливых.

Семья или карьера?

Хотелось бы, конечно, так все устроить, чтобы получилось и то, и другое. Но я не вижу смысла в карьере без семьи. У меня там уже все одноклассницы понарожали детей, я смотрю на это, умиляюсь, думаю, как хорошо, когда есть такая возможность — позволить себе не делать экзистенциальных выборов. Я, как сопрано, с практической точки зрения говорю: роды — это гормональная перестройка, которая влияет и на связки, а если меняется голос, меняется репертуар. Вот есть у тебя какой-то багаж, а тут раз, и ты уже не можешь это петь, и надо все заново — учиться управлять этим голосом, учить новую музыку, приучать людей к тому, что ты теперь другой... другая машина. Получается, что 24-27 лет — хорошее время, чтобы начинать строить большую карьеру. Но и для того, чтобы рожать детей, это тоже хорошее время. Вот в чем история-то. И надо как-то так рассчитать, чтобы рождение ребенка было логично связано с переходом на новый карьерный этап. В 40 лет ты уже 15-летнюю Наташу петь не будешь и по сцене прыгать тоже, поэтому найдутся другие, более подходящие по возрасту и типажу, тем более что сопрано очень много. Значит, то, что можно спеть сейчас, нужно спеть сейчас.

Теодор Курентзис или Филипп Чижевский?

Они очень классные оба. С Теодором это каждый раз был какой-то праздник, каждая репетиция была такой, как будто завтра концерт. Не было ни одной репетиции проходящей, мол, да ладно, мы потом это делаем, нет, мы делали здесь и сейчас, добивались своего. И вот этой собранности, предельной концентрации, которая есть у Теодора и которой он заражает всех вокруг, я просто нигде больше не встречала. А Филипп суперталантливый, очень открытый, дружелюбный. Он из той группы музыкантов, про которых я говорю, что это наши люди, у нас примерно похожий бэкграунд, нам нравятся примерно те же исполнители, барочные, например. Он ориентируется на эталоны, которые мне тоже близки, он работает так свободно, раскованно, не боится кого-то эпатировать ударной установкой в барочной опере. Он делает то, что ему по кайфу, я вот это люблю — какую-то свободу, расслабленность, живое отношение ко всему, что ты делаешь. С Филиппом очень удобно петь, кстати, он очень внимательный, чуткий, эту свободу, которая есть в нем самом, он на всех распространяет, и при этом направляет, подсказывает. В отличие от Теодора, который ставит очень четкие рамки, у него есть вот такое видение, и ты должен делать только так. Теодор для меня как педагог, а Филипп как союзник, соавтор.

Перселл или Чайковский?

Петь я люблю больше Перселла, а слушать Чайковского. В барочной музыке больше пространства для маневра, потому что состав у оркестра камерный. С тем же Филиппом, когда мы пели Перселла, я чувствовала, что сегодня я могу спеть так, а завтра так, и это будет по-разному, и оба раза то, что надо. А с Чайковским, особенно в России, когда его исполняешь, на тебя все время как будто давит груз ответственности и чужих мнений, я не ощущаю свободы в возможности интерпретации. В России вообще сложно русскую музыку исполнять и не нарваться на то, что ты неправильно все сделал.

Бейонсе или Тейлор Свифт?

Я не слушаю ни ту, ни другую.

Леди Гага или Мадонна?

Мадонна для меня слишком эпатажная. Леди Гага, кстати, да. Она суперразносторонний человек, не боится пробовать, суперсвободная. Это не свобода назло, как у Мадонны, которая, как панк, крушит все устои. Леди Гага не рушит, она просто исследует себя.

Пастернак или Мандельштам?

Пастернак, наверное. На стихи Пастернака есть красивая музыка, поэтому, наверное, все-таки он.

Спорт или диван?

К сожалению, наверное... нет, я не могу сказать, что я выбираю диван. Пойти покататься на коньках — это спорт? Я никогда не была спортивной. Но я люблю активный отдых, если мы куда-то уезжали на гастроли, то весь хор отправлялся спать, а я все время куда-то шла, даже если был ночной перелет. Мне нравится куда-то идти все время, что-то исследовать. Музеи, парки, если есть река, первым делом иду к ней. Во Франкфурте я первым делом пошла в ботанический сад. А в Тарусе меня недавно поразил Дом литераторов, который держит итальянец-мозаичист. Меня поразила его мастерская.

Платье или джинсы?

Платье. Я джинсы не ношу вообще, наверное. Но при этом мне нравится такой смарт-кэжуал, необычные вещи, детали. Грузинские, армянские, корейские дизайнеры. Вечерние наряды, в которых мы обычно выступаем, это для меня тяжело, и я не знаю, смогу ли я когда-то к ним привыкнуть.

Сериал или книга?

Книга. Не люблю сериалы, мне неинтересно. Есть у меня друзья, которые не могут лечь спать, пока не досмотрит сериал. Меня это не захватывает, ни азартные игры, ни сериалы, что-то, что должно держать мое внимание, оно обычно не держит. Я не люблю свое внимание кому-то отдавать под контроль. Книгу ты можешь в любой момент отложить и закрыть. Сейчас, понятно, читаю Толстого. А вообще люблю воспоминания композиторов, легкий научпоп типа Хокинга. Одно время нашла себя в Достоевском, наверное, у каждого в период становления есть этот момент, когда читаешь Карамазовых, обливаешься слезами и думаешь: «Боже, все же уже написано в этой книге!». Бердяев мне нравился, вообще русская философия, тот же Флоренский. Чехова, по-моему, вообще всего прочитала. Из западного я давно ничего не читала, кроме Фромма, ну Фромм — это отдушина такая.

Тишина или звук?

Тишина. Хотя... В Петербурге, когда я гуляю, у меня никогда нет потребности заткнуть уши наушниками. А тут, видимо, немножко выше уровень шума, и я поняла, что в Москве мне очень часто хочется послушать какую-то музыку в плеере. Дома я больше люблю тишину, спокойнее себя чувствую. У меня есть подруга, у которой все время играет «Яндекс Алиса», просто постоянно играет музыка, я бы так точно не смогла. Видимо, от звука тоже нужно отдыхать.

Стиль:
Юлианна Гриб

muah:
Юлия Точилова

Ассистент фотографа:
Сергей Волков

Продюсер:
Вика Слащук

MUSIC ISSUE